Мнение академика о развитии российских городов и поселений

Дмитрий Наринский — академик отделения Международной академии архитектуры в Москве (МААМ), профессор Высшей школы урбанистики НИУ ВШЭ, эксперт Союза архитекторов России в области градостроительства и территориального планирования. Он любезно согласился принять участие в спецпроекте «О чём говорят здания», который реализует в Год культурного наследия народов России Отраслевой журнал «Вестник» совместно с Минстроем России.

Дмитрий Михайлович, начнем с конца, то есть с того образа будущего, который сейчас роится в головах архитекторов, градостроителей и основан на мировых тенденциях развития городов и поселений. Каков, по вашему мнению, этот образ в России? И насколько он далек от нынешних реалий?

В образе будущего, мне кажется, кроется ловушка. Поясню. На основе различных допущений сформировались разные точки зрения. Есть позиция, условно говоря, основанная на экономической логике. Она зиждется на очень примитивном — на уровне марксистской эпохи — представлении о будущем: города как рыночный инструмент. Отсюда идея крупных центров, трехмиллионных городов с их продажей услуг, товаров и так далее. То есть просто такие «оптовые продавцы».

Есть другая точка зрения, с учетом нашей специфики: Россия — страна территорий. Мне она ближе. Почти всю профессиональную жизнь спорю с людьми, которые очень любят слово «город». Скажу страшную вещь: в России нет городов! Почти. За редким-редким исключением. У нас есть территории. Поэтому говорить надо об их будущем.

Да, одна из форм развития территории — город. Но не единственная. Не надо нас пытаться превращать в Германию или Швейцарию. Мы живем в других условиях. Население той же Германии начиная с XIV века начало распространяться по миру из-за нехватки земли. А у России другая история.

Не стоит моделировать развитие ее пространств на уровне понимания XIX века, как это подразумевают наши экономисты. Все значительно сложнее. При обсуждении стратегии пространственного развития РФ мы отстояли — и это, считаю, наш глобальный успех — идею, что страна будет развиваться не только в рамках нескольких десятков агломераций, как планировалось изначально.

Навязываемая «западниками» (а, как известно, все интеллектуалы у нас делятся на «западников» и «славянофилов») городская повестка для России не актуальна. Какая агломерация может быть, например, в арктической зоне?

Нам важно развитие территорий в разных формах расселения. Это не только агломерации, которым свойственно компактное территориальное размещение городских населенных пунктов, объединенных хозяйственными, трудовыми и культурно-бытовыми связями, где моноцентрическая агломерация формируется вокруг одного города-ядра.

Для России также актуальны конурбации, которые серьезно отличаются более равновесным значением участников объединения, где в качестве ядер выступают несколько сходных по размеру и значимости территорий при отсутствии явно доминирующего центра.

Говоря о приоритетах и ценностях, в том числе в Совете Федерации на парламентских слушаниях, посвященных разработке Стратегии пространственного развития Российской Федерации, я обозначил, что предложенная модель агломерационного развития страны основана на базе экономического детерминизма. Напомню, что это теория, согласно которой экономическая жизнь определяет все стороны жизни общественной, включая политические, культурные и социальные отношения.

Если переложить эту модель для нашей страны, значит, таких точек, как Валаам или Соловки, у нас не существует. Хочется спросить у авторов Стратегии пространственного развития РФ: а вы можете представить Россию без Соловков? Я, например, нет: хотя и не являюсь воцерковленным человеком, тем не менее для меня очевидна культурная ценность этого места.

Возникает и следующий вопрос: почему экономика априори доминирует над культурой? У нас есть огромные ценности, которые складывались веками. Экономические модели менялись, а вот ценности оставались. Перевод России в плоскость влияния лишь экономики, которая к тому же создавалась на принципах и вере других цивилизаций (а протестантская в корне отличается от нашей!), — парадокс.

Сделать из нас копию западного мира невозможно. Наши отличия от Запада рождались не вчера и не в 1917-м, как многие думают. Они начались в ХII–ХIII веках, то есть 700–800 лет назад. За столетия накопилось критично много отличий.

Надо понимать: мы живем в стране со своей многовековой культурой. Период советской власти, когда отрицали наши традиции, закончился. И сейчас мы не можем двигаться вперед, не видя и не оценивая наше прошлое.

В одном из интервью прошлых лет с интересом прочитала ваш прогноз о влиянии пандемии на развитие городов. Надо признать, вы оказались во многом правы. В частности, мир оценил удаленку как форму деятельности. Как вы видите дальнейшую судьбу российских мегаполисов в постпандемийный период? И что в связи с этим ждет наши города и поселения помельче?

Чем отличается город от поселения? В моем представлении город — это западноевропейская модель. А поселение ближе к отечественному менталитету, как-то роднее. Поэтому, считаю, будут развиваться поселения, по разным моделям, но поселения.

Будут крупные поселения, сопоставимые по масштабам с городами. Будут мелкие, которые соответствуют сельским, причем необязательно аграрным. При этом поселения сельского формата будут иметь свой путь развития. Нам нужно об этом думать и заботиться. Собственно, усилия уже прилагаются. У Минсельхоза есть программа поддержки сельских поселений. Считаю, это очень важно.

Что касается итогов пандемии и ее влияния, то выводы делать рано, поскольку нет публичных данных переписи. В принципе, все, что связано с демографией, болезненный вопрос для России, которая входит в полосу демографической ямы — наследия ХХ века. Очевидно, нас ждет демографическое сжатие. Куда будут в связи с этим перераспределяться потоки населения? Опережая ответ, скажу: в кругу экспертов есть мнение, что Москва достигла физического предела. И это не вопрос физического проживания людей на одной территории, хотя и это важно, а совершенно иной.

Столица нашей Родины, концентрируя высоких профессионалов, в итоге всегда первой подавала пример во многих сферах. Что стоит действительно позаимствовать для других городов-миллионников? А от какого опыта надо, на ваш взгляд, держаться подальше?

В позитиве могу назвать реформы общественного транспорта, парковочного пространства (хотя и сам однажды от нее пострадал) и в какой-то мере благоустройства. Уверен, такой опыт востребован другими городами.

В остальном Москву невозможно повторить. Это такая белая ворона на фоне всех остальных территорий РФ. Даже с Санкт-Петербургом не сравнимо, потому что у него совершенно другой генезис. Москва уникальна.

Считаю, большая Москва достигла критической массы. Ее модель развития строилась на экономическом «движке» — покупательной способности людей. Но эта история конечна, когда нет былого прироста населения, а у приезжих нет требуемого уровня доходов. Люди не смогут покупать жилье в тех же объемах, что раньше. Поэтому данная экономическая модель будет переживать свой финал.

В моей голове никак не пересекается город высотный и город старинный. Но архитекторы умудряются как-то втиснуть на историческое пространство новые образы. Такая политика имеет право на жизнь? И как достичь гармонии в пространстве, где встречаются старое и новое?

Надо знать и помнить, что архитектура не должна быть одноразовой. Архитектор отвечает не только перед современниками. Ответственность есть и перед теми поколениями, которые будут жить через 100–150 лет.

Мы до сих пор ценим города, которые сложились в досоветский период. Но не всем удается сохранить наследие, особенно в центре больших городов. В советский период Москва, например, из-за своего столичного статуса претерпела множество испытаний и радикальных преобразований.

В градостроительстве проблемы копились десятилетиями. Когда-то приняли концепцию микрорайонов, которая в нашу страну попала из Европы, правда, там она после экспериментов не прижилась… В итоге история микрорайонной застройки оставила у нас тяжелейшие следы. И продолжает сейчас пребывать в сознании застройщиков, потому что в детстве они жили в микрорайонах. Это их естественная среда. Они ее воспроизводят. А ведь хочется совсем другого…

Почему у наших граждан тяга съездить посмотреть Европу? Потому что там другой формат застройки. Исторический. Люди живут в средневековых зданиях, в домах XVIII и XIX века. Не требуется разъяснений, что у этих объектов есть ценность. Дом — собственность, его столетиями передают по наследству, и процесс владения сильно отражается на отношении к объектам. Ценность — ключевое понятие. И это не говоря уже о налоговой системе. В Европе налоги с недвижимости в городах начали собирать почти на 300 лет раньше, в то время как на Руси существовала подушная система.

Часто тревел-блогеры упоминают об энергетике населенных пунктов. Она существует? Или это сплав среды и образа жизни, местных традиций? Могут ли создавать нужную обществу энергию архитекторы и градостроители?

В моем примере про города Европы четко показано влияние горожан на формирование среды. Это глубинная европейская традиция. Она в гораздо меньшей степени присуща многовековой культуре России, поскольку у нас города возникали не как свободные сообщества, а как центры развития территорий. Это другое целеполагание, другая организация и, соответственно, другая среда.

В современных условиях в России есть запрос на специалистов по городской среде. Мы активно внедряем соучаствующее проектирование. Это такой суррогат западного опыта без переживания самого опыта. Особенно трепетно мы относимся к тому, что называем историческим центром города, а реализуется это отношение в так называемых исторических поселениях (опять же обратите внимание: не городов, а поселений, что симптоматично!). Помимо федеральных, на региональном уровне есть уже больше сотни признанных исторических поселений. Их список постоянно пополняется.

Стремление к сохранению наследия прошлого подчеркивает, что в современной отечественной жилой застройке крайне мало интересных проектов. За последние сто лет, по сравнению с предыдущими периодами, создано значительно меньше объектов с качественной средой. Это системная проблема. Корнями она уходит в начало советского периода, когда градостроительные решения во многом были политизированы.

Какие здания зодчих прошлого надо сохранить любой ценой, чтобы в России эталон витрувианского канона «польза, прочность, красота» оставался жить для последующих поколений?

Классические здания XIX века — произведения архитектурного искусства от Баженова, Казакова и всей школы Ухтомского. Помимо классической архитектуры, одна из последних волн высокой архитектуры — модерн начала XX века. Он разный в разных городах. Неповторимый. Потом это было забыто на долгие годы.

Единственная «перчинка» архитектуры в начале советского периода — конструктивизм. Его объекты находятся в тяжелом состоянии, хотя среди них есть мировые шедевры. В Москве наконец начали уделять этому внимание. В других городах тоже постепенно понимают, что конструктивизм — ценность и, безусловно, гордость страны. Им нужно заниматься. Хотя восстановление таких объектов не менее сложная задача, чем возрождение зданий XIX века.

В ближайшее время мы дорастем и до понимания роли модернизма 60-х годов. Тут сложнее: иногда мы не можем отделить идеологическую нагрузку зданий от их художественных форм. Идеология модернизма будет меньше влиять на последующие поколения. Но уже сейчас приближается момент переосмысления модернизма. Его надо положить в копилку достижений отечественной архитектуры.

Что можно назвать прорывом в современной российской архитектуре и градостроительстве, с вашей точки зрения?

Сложный вопрос, но у меня есть ответ. Еще один положительный опыт Москвы как первопроходца — реновация промышленных территорий начала XX века и более поздних периодов.

Переосмысление промышленных объектов, которые зачастую находятся в историческом центре и сейчас превращаются в арт-галереи, бизнес-центры, жилые зоны, дает им вторую жизнь. Если 5–7 лет назад таких примеров насчитывались единицы, то сейчас в Москве это стало тенденцией. А опыт столицы перенимают регионы в меру своих возможностей.

Преобразование бывших промышленных территорий, объектов интересно с точки зрения общественной пользы и архитектуры. Подчеркну, речь не только о цехах, зданиях, но и о других объектах. Газгольдеров, например, которые имеют достаточно сложную конструкцию и изначально не предусматривали пребывание человека. Интересны архитектурные решения, которые применяются для преобразований. Они в каждом случае уникальны.

А общественная польза заключается в интеграции бывших промышленных территорий в активную жизнь города, его живую ткань. Это прорыв и в части архитектуры, и в части градостроительных решений. За последние 10–12 лет редевелопмент промзон — самое знаковое событие.

Текст: Наталья Гончарова

Фото: FOTOLOAD, Unsplash, архив героя

Это проект Отраслевого журнала «Вестник» «О чём говорят здания»: об архитектурном наследии России. Проект создан при поддержке министерства строительства и ЖКХ РФ.